КОНЕЦ ВОЙНЫ. ПРОЩАЙ, БЛАГОСЛОВЕННОЕ ЕГИНСУ!

В Егинсу, куда мы были высланы как немцы в 1941-м, мы прожили все военные годы, до осени 1945-го. Здесь, в ауле колхоза имени Кирова, закончилось мое детство: попал я туда шестилетним ребенком, а вернулись в русский Урджар, когда мне было уже десять лет. Здесь я получил ту закваску, которая всю последующую жизнь давала мне силы бороться за себя и побеждать. Будь благословенно, Егинсу! Дай Бог тебе счастья и процветания!

ЗДРАВСТВУЙ, ЕГИНСУ, ЧЕРЕЗ 70 ЛЕТ В ГЕРМАНИИ!

Не могу не рассказать хотя бы кратко о таком трогательном для меня случае, который совершенно неожиданно и действительно случайно подарила мне судьба через целых 70 лет (!) уже здесь, в Германии, – встречу с Егинсу. Я ехал из Бонна, где я живу, в Oerlingshausen, где находилась редакция нашего журнала Ost-West-Panorama, который я редактировал. Стою на перроне, ожидаю свой поезд. И вдруг слышу невдалеке от меня казахскую речь. Я не поверил своим ушам, насторожился, оглядел перрон и увидел группу молодых людей казахской внешности. Я направился в их сторону, подошел ближе, прислушался – точно, говорят по-казахски! Мне трудно передать чувство, которое меня охватило… Какое-то мгновение я стоял и слушал знакомую мне с детства и ставшую родной речь, которую я так давно не слышал… Я подошел к ребятам, остановился, смотрю на них, они замолчали и тоже смотрят на меня, вроде того – чего тебе надо? И я спросил их:

– Казактарсынба (Вы казахи)?

– Йе, казактармыз (Да, мы казахи), – растерянно и недоуменно ответил один паренек после некоторого замешательства. И это можно понять: в Германии, человек европейской внешности и… на чистом казахском! Возможно ли такое?

Я не стану пересказывать, как у нас пошел разговор дальше, как познакомились, о чем говорили. Они сказали, что приглашены какой-то молодежной организацией, прилетели в аэро­порт Кельн-Бонн и должны ехать, кажется, в Мюнхен, ждут гида. Начали расспрашивать, откуда я, немец, знаю казахский, и я сказал, что я немец, но российский, кратко рассказал о своей жизни, начавшейся фактически в Казахстане и даже уточнил где, назвав Семипалатинск, Урджар и даже Егинсу. И тут произошло совсем чудо: один паренек, когда услышал «Егинсу», аж подпрыгнул:

– Да вы что, и я из Егинсу, и вот эта девушка тоже.

Я сказал, в каком ауле жил, и тут опять совпадение: этот парень оказался именно из Кирова, только сейчас он называется иначе, паренек сказал как, но я забыл. Сейчас это большое село и центр Егинсуйского района. Мы долго рассказывали друг другу – я о том ауле, каким он был 70 лет тому назад, в 40-е годы, когда я там рос, а он мне о том, каким он выглядит сейчас, в ХХI веке. Мы так увлеклись, что я прозевал свой поезд, заметил уже только его хвост…Пришлось ждать два часа до следующего. Но я не пожалел об этом. У меня и сейчас, когда пишу эти строки, подкатывает ком к горлу.

КТО НЕ ПОМЯНЕТ ДОБРА…

Произошло оно тоже в середине нулевых годов, но не в Бонне, а в Берлине и было очередным узелком на той ниточке, которая тянулась из моего казахстанского детства через всю мою жизнь и дотянулась в конце концов до Германии. А было это так.

Однажды главный редактор нашего журнала Ost-West-Panorama Теодор Шульц, тоже, как и весь наш редакционный коллектив, по происхождению казахстанец, узнал, что в Германию с визитом прибывает президент Казахстана Нурсултан Назарбаев, и говорит: «А почему бы нам, ребята, не принять участие в его встрече с журналистами, на которой президент будет презентовать свою книгу о новой столице Казахстана Астане? Мы ведь тоже журналисты и, к тому же, казахстанские немцы, вся наша жизнь была связана с казахским народом и этой страной?» Реакция была единодушной, мы все как один приняли предложение на ура – едем!

И вот мы на презентации. Берлин, гостиница Adlon. Я не стану останавливаться на всех подробностях церемонии нашей аккредитации на мероприятии, через которые нам пришлось пройти (кто такие, что это за журнал российских казахстанских немцев, подавали ли мы своевременно заявку и т.д.), но в итоге мы были аккредитованы и даже получили места в первом от подиума ряду.

Презентация книги, как и положено, закончилась ответами президента на вопросы журналистов, после чего дали слово представителю нашей редакции для приветствия и вручения сувенира. Тут надо сказать, что еще до выезда в Берлин Шульц собрал редакцию и сказал:
– Надо решить, кто будет вручать сувенир и произносить приветствие.

– Как кто? Ты шеф, ты приветствуй и вручай, – единодушно высказались все.

Шульц подумал, подумал и говорит:

– Знаете, ребята, мне кажется, было бы очень хорошо поприветствовать Назарбаева на казахском. Представляете, какое впечатление это произвело бы на него, – и многозначительно посмотрел на меня. Я сразу все понял.

– Нет, Тео, это несправедливо, ты главный редактор, ты и вручай и говори. Но Тео стоял на своем:

– Матвеич (так по-дружески уважительно он обращался ко мне), ты единственный, кто может сказать приветствие на казахском, а это многого стоит. Дело ведь не в эффекте, а в том, чтобы сделать приятное президенту, уважить его. Все поддержали шефа, и я вынужден был согласиться. Просидел накануне вечер, составляя приветственное слово, уж больно необычное было задание, к тому же при таких экстраординарных обстоятельствах – публичное обращение к президенту на виду у всего честнОго мира да еще и на казахском языке. Одно дело разговаривать в первобытном ауле с ребятишками о своих мальчишеских делах или с женой Байдарака апой Даригой о баранах и козах, и совсем другое – с президентом Казахстана о высоких чувствах, в Берлине, перед десятками видеокамер – на виду и на слуху у всего мира! Уложить в это короткое выступление надо было и хотелось очень многое, а времени – считанные минуты… После немалых усилий, не раз переделывая текст, я составил наконец приветствие.

И вот наступил момент истины. Не раз в жизни приходилось мне выступать публично, но никогда я так не волновался, как в этот раз. Когда ведущий дал мне слово и я поднялся на подиум, Нурсултан Абишевич с интересом и даже, как мне показалось, с удивлением посмотрел на меня, видимо, потому, что такая акция не была предусмотрена протоколом, а когда я произнес на казахском языке первые слова, обратившись к нему сперва официально «кумбатты президент мырза» (дорогой господин президент), а после этого повторил обращение, назвав его по-народному «Нурэке» (дословно что-то вроде «батюшка Нурсултан»), как это принято у казахов при неофициальном, но теплом обращении к уважаемому человеку, на лице президента отразилось изумление. В коротком приветственном слове я напомнил о драме российских немцев и выразил наши благодарные чувства казахскому народу, который в тяжелейшие годы нашей истории буквально помог нам выжить. А вручив сувенир, закончил приветствие мудрой казахской пословицей: «Аштыкта жеген куйканын дами аузынан кетпес, дейди казак халкы» (прошу прощение за неточную графику, в кириллице нет некоторых казахских букв), которую можно перевести на русский примерно так: «Никогда не забудется вкус паленой кожи бараньей головы, которую ты съел в голодный год». Президент, как говорят немцы, был ganz verblüfft (изумлен, ошеломлен). Он подошел ко мне, обнял, прижал к груди и шепотом произнес тоже по-казахски: «Саганда рахмет, суйiктi досым, солай кымбатты сöздер менде ешкашан умытпаймын» (примерный перевод: «Спасибо, мой друг, такие слова дорогого стоят, я их никогда не забуду»). И глаза его, как мне показалось, повлажнели.

Моим приветствием организаторы закончили встречу Назарбаева с представителями СМИ, я начал спускаться с подиума, на меня буквально накинулись со всех сторон журналисты – и началось! Наперебой десятки вопросов – на казахском, на немецком, на русском, на английском, со всех сторон микрофоны, камеры… Я растерялся, кому-то что-то отвечал, что – и сам не помню, пока меня не спасли мои друзья-коллеги, буквально вырвав из этого оцепления. Полные впечатлений, мы покинули Adlon и вернулись домой. Примерно через неделю звонит из Казахстана мой друг, журналист Юрий Ковхаев, и рассказывает:

– Сижу в кабинете, работаю, вдруг жена зовет в гостиную: «Юра, скорей сюда, Роберта по телевизору показывают, да еще с Назарбаевым, журналистов куча». Я прибежал к телевизору и только успел увидеть, как ты обнимался с Назарбаевым, а потом тебя окружили журналисты. Поняли только, что это происходило в Берлине, а что и в связи с чем…? Я рассказал о презентации Назарбаевым в Берлине книги и о том, какое мы, «панорамовцы», приняли в этом участие (он не только хорошо знал наш журнал, но и был нашим постоянным автором). Юра выслушал рассказ и подытожил: «Я смотрю, ты и в Германии не упускаешь случая встретиться с Казахстаном! Есть поговорка: кто зло помянет, тому глаз вон, а по тебе справедливо сказать – глаз вон тому, кто не помянет добра».

ТАКИЕ ВСТРЕЧИ НЕ ЗАБЫВАЮТСЯ

Но и это был еще не вечер для моих встреч с Казахстаном… Последним (на сегодняшний день) аккордом моей казахской рапсодии оказался совершенно неожиданный визит жены моего друга Урала Наурызбаева, однокашника по студенческим годам и коллеги по романтическим временам рождения и становления Павлодарского пед­института, в чем принимал непосредственное участие, – красавицей Бакыт, той самой, под руководством которой когда-то, давно-давно моя жена варила бешбармак (под таким названием он вошел в кулинарные книги, но правильно по-казахски «бесбармак»: бес – пять, бармак – палец) и принимала в нашем доме Олжаса Сулейменова.

Итак, Бонн. На дворе 2017 год. В один прекрасный день раздается телефонный звонок, жена взяла трубку:

– Тамара, это ты?

– Да, а с кем я говорю?

– Это Бакыт.

– Господи, сколько лет, сколько зим! Откуда ты?

– Я звоню из Голландии, я прилетела с внуком на свадьбу к племяннице Алме, и мы с Диасом очень хотели бы повидаться с вами. Можно, мы к вам приедем?

Стоит ли говорить, как мы с Тамарой на это отреагировали?!… Но здесь надо сделать одно пояснение. Пару лет тому назад нам из Казахстана позвонила эта же Бакыт и сказала, что в Германии, в Ганновере, учится в университете ее племянница Алма, она много слышала о вас и хотела бы с вами познакомиться, можно ей к вам приехать? Ответ наш был, конечно, положительным, и через несколько дней Алма была у нас. Мы ее очень тепло встретили и так же проводили. После этого она еще навещала нас, а потом исчезла. Мы были уверены, что, окончив университет, девушка вернулась домой, и вот – на тебе! Алма, оказывается, ни в каком не в Казахстане, а в Голландии и справляет там свадьбу! Ну и дела…

А получилось все очень даже просто: с Алмой вместе учился в университете паренек из Голландии, молодые полюбили друг друга – и вот счастливый финиш: Алма не в Баян-Ауле, откуда она, как и ее тетя Бакыт, родом, и даже не в Павлодаре, а в Голландии!
На другой день я встречал на вокзале Бакыт с взрослым внуком Диазом, сыном дочери Бакыт и Урала Жанны, которая была трехлетним ребенком, когда мы, тогда еще совсем молодые, простились с Павлодаром и их семьей, переехав в Омск. А кажется, было это вчера.

Дальше все протекало, как заведено в нашем доме: хлеб-соль дорогим гостям и разговоры да воспоминания до глубокой ночи… Такие встречи не забываются. Как водится, привезла Бакыт нам подарки и казахские сувениры, а среди них (как чувствовала, чем тронуть мою «казахскую» душу!) – курт, засушенный казахский овечий сыр в комочках, тот самый, каким в голодные военные годы подкармливала меня апа Дарига, байбиша дедушки Байдарака, для которой я ловил и держал овец, когда она их доила, чтобы сделать как раз вот такой курт... И было это почти 80 лет тому назад в незабвенном Егинсу! Этот курт и вызванные им чувства напомнили мне стихотворение Аполлона Майкова «Емшан», в котором поэт очень образно и трогательно показал, как удалось Сырчану, брату половецкого хана Отрока, покинувшего привольные степи Причерноморья и откочевавшего на Кавказ, вернуть его в родные края. Долгое время никакие приглашения не действовали, никакие уговоры не помогали, не давали результата самые возвышенные обращения к патриотическим чувствам и воспоминаниям детства, и тогда хан Сырчан послал к брату гонца с пучком емшана, степной травы из родной степи:

Степной травы пучок сухой
Он и сухой благоухает!
И разом степи надо мной
Все обаянье воскрешает!

И воскресил этот пучок сухой травы из родной степи далекого детства «все обаянье» хана Отрока, и он

За грудь схватился… Все глядят:
Он – грозный хан, что ж это значит?
Он, пред которым все дрожат, –
Пучок травы целуя, плачет!

Я не заплакал, когда Бакыт подала мне коробку с куртом, но вспомнил уж в который раз за теперь уже долгую жизнь и ату Байдарака, и апу Даригу, и свою подружку Турсун, и кузнеца Латипа, и свое нелегкое егинсуйское детство, и друга Урала, которого уже нет, и светлую память о котором я сохраню навсегда. Я благодарно, от всей души обнял его жену Бакыт, имя которой переводится на русский словом «счастье». Так будь же счастлива, дорогая Бакыт, тебя обязывают к этому твое прекрасное «говорящее» имя и добрая, преданная душа!

Роберт Гайгер