Первого сентября отец отвел меня за руку в первый класс. Все школьники и их родители собрались во дворе школы, директор приветствовал нас. Особенно торжественно он поздравлял первоклашек! Мы были празднично одеты и под марш школьного духового оркестра отправились по классам… Наша первая учительница Ольга Петровна поздравила нас с началом первого урока и рассказала о правилах поведения в школе и на улице. Мы были очень горды, что учимся в такой красивой школе.

Десятого сентября я проснулся оттого, что кто-то качал мою кровать. Я открыл глаза и увидел, что на моей кровати стоял какой-то мужчина в сапогах и рылся в моих книгах. Мои родители стояли молча у стены.

– Мама, что ищет этот дядька в моих книгах?

– Не знаю, но ничего недозволенного он не найдет! – ответила мама. Разговор шел по-немецки, но родители знали, что сотрудник НКВД знает этот язык.

– А теперь вставай быстро, завтракай и иди в школу, – велела мама. – И попрощайся с отцом, поцелуй его крепко-крепко, чтобы папа твой поцелуй долго помнил.

– А что, сегодня особый день? Вчера я папу не целовал и ты ничего не сказала!

Тем не менее я крепко поцеловал папу и довольный побежал в школу.

Прежде чем уйти, папа взял у мамы обещание, что она постарается дать нам хорошее образование. Отец же не знал, что когда-то появится комендатура и нам, немцам, будет запрещено получать высшее образование.

Отца судила «тройка» как врага народа и приговорила к десяти годам без права переписки. Что это означало, мы узнали только много лет спустя.

Маме пришлось искать работу. В конце концов ей удалось устроиться в аптеке посудомойкой с заработком в 200 рублей в месяц.

Зарплата отца до ареста была 500 рублей, мы жили неплохо. Теперь пришлось затягивать пояса. Через год нас выселили из города: семья врага народа не имела права жить в столице республики. Впоследствии выяснилось, что это касалось только немецких семей…

В тот год зима наступила рано. Мама наняла грузовую машину, мы погрузили вещи первой необходимости. Стоял октябрь, мела пурга и мы, дети, вместе с овчаркой Нелли забрались в кузов, укрылись одеялом и поехали в город Токмак, который располагался в 60 километрах от столицы. 15 октября отца расстреляли, но мы об этом узнали только 50 лет спустя: полной реабилитация, за неимением состава преступления. В том же 1938 году в нашем селе арестовали и расстреляли как врагов народа 28 отцов семейств.

В Токмаке мы прожили до 1942 года, затем вернулись в нашу деревню, так как там было легче прожить. Жили мы у разных родственников. В 1946 году я окончил семилетку, встал вопрос: куда пойти учиться? Нужно было выполнить данное отцу обещание. Но к этому времени ввели комендатуру, без разрешения коменданта никто не имел права покинуть село. По ночам мама долго молилась и просила Господа, чтобы он подсказал ей правильное решение.

Она решила взять ответственность на себя и отпустить двух младших детей, Берту и меня, учиться без разрешения коменданта. Теперь стоял вопрос: как получить паспорт? Берта была еще несовершеннолетней, ей паспорт не нужен был, а мне обязательно. Жителям сельской местности паспортов не полагалось.

Я отправился в районный центр село Ивановку, в надежде получить желанный паспорт. До Ивановки было 20 километров, которые мне следовало пройти пешком на босу ногу. Обуви у меня не было.

Пока я был в пути, мама стояла на коленях и молилась Богу, чтобы он смягчил начальника паспортного отдела и тот выдал мне паспорт.

От душистых полей, хорошей погоды и поднебесной трели жаворонка у меня поднялось настроение. Я вспомнил старую полудетскую немецкую народную песню и запел:

Ich bin ein Musikant

und komm aus Schwaben.

Ich kann auch spielen

Auf meiner Geige…

Правда, предки мои не были родом из Швабии, они из-под Данцига, но эту веселую песенку часто пели в нашей деревне, и она прекрасно соответствовала ритму моих шагов, расстояние до райцентра сокращалось намного быстрее.

Незадолго до обеденного перерыва я зашел к начальнику паспортного отдела. В кабинете он был один. Это был человек средних лет, которому я изложил свою просьбу.

– Имя и фамилия, откуда ты и зачем тебе паспорт?

Я ответил как можно вежливее.

– Ты же немец и к тому же сельский житель, а крестьянам паспорта не полагаются.

– Я хорошо закончил школу, учителя рекомендовали мне учиться дальше, – объяснил я.

Начальник паспортного отдела что-то прикидывал в уме, испытующе глядя на меня, и смягчившись, сказал:

– Хорошо, я сделаю для тебя исключение, но было бы лучше, если бы я в графе «национальность» написал: русский. В противном случае ты будешь иметь много неприятностей.

– Но я же не русский, – возразил я. – Что скажет моя многочисленная родня, узнав, что я ушел из дома немцем, а вернулся русским? Нет, нет, я на это не согласен, что бы там потом ни случилось!

– Я ничем не хотел оскорбить твои национальные чувства, – заметил начальник – Я хорошо знаю ваши немецкие села и уважаю ваш народ, но я тебя предупредил. Если тебе удастся поступить в техникум, то не высовывайся, всегда оставайся в тени, постоянно помни, кто ты есть!

Он заполнил бланк паспорта сроком на один год и вручил мне.

– Успеха тебе!

Я облегченно вздохнул и весело отправился в обратный путь, насвистывая какой-то марш. По дороге я часто вспоминал добрым словом начальника паспортного отдела.

Домой я пришел окрыленный. Мама начала собирать наши сумки. Затем она написала короткое письмо своим довоенным знакомым во Фрунзе. Она просила их по возможности помочь нам с поступлением. Николай Александрович работал до войны в управлении геологии. Его жена Мария Цезаревна, учительница, теперь полностью занялась домашним хозяйством и воспитанием сначала детей, затем внука. Ее добросердечность не знала границ. В годы массовых репрессий, когда многие женщины оставались безутешны, когда даже бывшие друзья переставали их замечать, Мария Цезаревна ходила из дома в дом и, как могла, утешала эти семьи. Конечно, она боялась за судьбу мужа и что ее посещения могут отразиться на его судьбе. Когда она высказала свои опасения, Николай Александрович ответил:

– Маня, если меня захотят взять, то будь ты хоть ангел, ничего не поможет. Так что делай то, что тебе сердце велит!

Вот к ним-то и направила нас мама. До войны они жили поблизости от родительского дома и я смутно помнил это место. Родительский дом мы нашли быстро, он все еще стоял там, где мы его покинули. Мы постояли возле него, вспомнили то время, когда мы в нем жили, ребят, с которыми дружили и ставили детские спектакли, затем пошли дальше.

Мария Цезаревна была дома. Мы поздоровались, передали мамино письмо. Мария Цезаревна не сразу узнала нас, прошло восемь лет, тогда мы были еще дети. Закончив чтение, она обняла нас, поздравила с окончанием школы и сказала, что мы можем до получения места в общежитии пожить у них.

Николай Александрович занимал теперь пост референта при Совете министров Киргизской ССР. На следующее утро он связался со всеми техникумами города и устроил Берту в педагогическое училище, а меня в автодорожный техникум. Я всегда слыл мечтателем и фантазером и ничего удивительного нет в том, что теперь, решив стать мостостроителем, я в уме уже построил массу мостов через малые и большие реки Киргизии.

Первого сентября 1946 года в аудитории собрались первокурсники. О, что это было за разношерстное общество! Люди разных национальностей и возрастов, зеленые юнцы и ветераны войны.

Через месяц я получил место в общежитии, Берта получила раньше. Теперь Голубины, так звали семью, где мы с Бертой проживали, наконец-то освободились от нас. У них была трехкомнатная квартира на две семьи, а тут еще мы…

Получение места в общежитии считалось великим счастьем. В комнате, где я получил место, проживало пятнадцать человек пяти национальностей, и жили мы абсолютно мирно.

Пришла очередь нас прописать. Комендант общежития собрала все документы. Когда дошла до моего паспорта, удивилась:

– Где ты взял такой паспорт? Здесь не отмечены ни прописка, ни выписка, как же я буду тебя прописывать? Ладно, я его спрячу среди других паспортов, может быть, никто не заметит.

Когда она вернулась из паспортного отдела, рассказала, как прошла прописка:

– Я подаю паспортистке пачку паспортов для прописки, она возмутилась: «Мне кроме прописки ваших паспортов делать нечего!? Вот вам печать, садитесь за тот угловой стол и прописывайте ваших студентов сами!» Ну я и твой прописала!

Так я стал законным владельцем места в общежитии.

По окончании третьего курса нам предстояло отработать практику на строительстве высокогорной автомобильной дороги на границе с Китаем. В то время при строительстве дорог редко использовалась дорожно-строительная техника, ощущалась ее нехватка. В ход шли взрывчатка, кирки, ломы. Взорванная порода грузилась на тачки и по откатным доскам отвозилась в отвал под откос. Всю эту работу приходилось выполнять и нам, студентам, и мы получали за это деньги. Я радовался предстоящей практике и надеялся купить на заработанные деньги зимнее пальто, ибо моя телогрейка за три года изрядно износилась.

Для работы в приграничной зоне требовался спецпропуск, выдаваемый МВД Киргизии. Список практикантов был подготовлен, через неделю разрешения были получены, но меня в списке не оказалось. Мне предписывали обратиться в комендатуру. Ну вот, подумал я, теперь начнутся те неприятности, о которых говорил начальник паспортного отдела.

Я был подавлен. Все студенты радовались предстоящей практике. Многие ребята не имели понятия, в каком положении находились немцы СССР в то время. Они не могли понять, почему я, один из лучших студентов курса, не получил разрешения на практику.

На следующее утро я разыскал комендатуру. Это был небольшой особняк, располагавшийся невдалеке от бывшего родительского дома. Очевидно этот дом принадлежал когда-то какой-то репрессированной семье и его конфисковали. Комендант и его заместитель занимали там комнату. От ожидающих приема я узнал, что комендант, бывший фронтовик в чине капитана, моложе своего заместителя и ниже в звании, но с ним можно найти общий язык, он понятливый. Заместитель же в чине майора из старых служащих НКВД, и общего языка с ним не найти.

Подошла моя очередь. Я набрался храбрости и вошел. К сожалению, там был только заместитель коменданта, мужчина лет пятидесяти.

– Доброе утро, товарищ майор, – начал я. – Я студент автодорожного техникума, направлен на практику в Аксуйский район. Мне необходим пропуск в этот район.

– Откуда ты приехал во Фрунзе и есть ли у тебя разрешение на учебу? – спросил майор.

Я вежливо ответил откуда я и добавил:

– Полагаю, для учебы необходимы только хорошая успеваемость и желание учиться. Кроме того в конституции записано, что каждый имеет право учиться и работать.

– Ты, видимо, хочешь казаться умнее, чем это в твоем положении имеет смысл, – напустился на меня майор. – А теперь послушай меня внимательно. Вам, немцам, и всем тем, что находятся в приемной, разрешено быть там, где вас хотят видеть: на полях, на заводах, а не в учебных заведениях.

– Но товарищ майор, – умолял я, – я уже закончил три курса техникума, мне остался лишь один год, и тогда государство получило бы специалиста. Это тоже послужит подъему разрушенного хозяйства страны. Уже столько средств на меня затрачено.

– Ты о государстве не пекись, – раздражался майор, – и если завтра ты еще будешь в городе, я пошлю наряд милиции, который тебя живо под конвоем отправит домой. Все, марш отсюда!

Я уныло покинул помещение комендатуры. Как все же сделать так, чтобы окончить техникум? Я вспомнил слова, сказанные в приемной о коменданте. Но как застать его одного в кабинете? И я решил выждать. Окна комнаты, в которой они вдвоем сидели, выходили на улицу, откуда можно было видеть, что делается внутри.

С этого дня я стал поздно возвращаться в общежитие, чтобы меня не нашла милиция, на случай, если майор действительно отдаст приказ о выселении.

С раннего утра я был уже на своем посту: на противоположной стороне улицы. Там росло толстое дерево, я мог за ним спрятаться и наблюдать за их кабинетом. Прошла почти неделя, пока подвернулся удобный случай поговорить с комендантом.

Майор подошел к коменданту, что-то ему сказал и покинул кабинет. Когда он удалился на достаточное расстояние, я пошел к коменданту. Извинился за внеурочное посещение и сказал, что мне срочно нужен пропуск для посещения практики. Из такого короткого заявления комендант, конечно, ничего не понял, мне пришлось всю историю повторить. Я то и дело поглядывал в окно, боясь возвращения майора, приводил все новые и новые аргументы в пользу того, чтобы мне разрешили окончить техникум.

– Ну хорошо, – сказал комендант, – я возьму на себя ответственность за твое нарушение закона. Я занесу тебя в этот журнал, и ты будешь приходить каждый месяц и подписываться о своем невыезде. Отныне без особого разрешения не имеешь право покинуть город!

– Товарищ комендант, я вам бесконечно благодарен. Может быть, вы мне еще пропуск для практики выдадите?

– Ну, Тильманн, ты дерзок! Я взял на себя ответственность, оставив тебя в городе для окончания учебы, а ты теперь еще и к китайцам просишься, – воскликнул комендант.

– Прошу прощения, товарищ капитан, я так хотел с ребятами вместе пройти практику, но коль нельзя, то и том спасибо!

Отойдя немного от комендатуры, я еще раз оглянулся и увидел возвращающегося майора.

Практику пришлось пройти бесплатно в одной из контор.

Через год я защитил диплом и получил профессию строителя мостов и дорог.

Берта закончила училище годом раньше. Старшая сестра Анна закончила заочные курсы иностранных языков. Сестра Мария стала фармацевтом.

Таким образом нам с мамой удалось выполнить завет отца. Правда, он об этом уже не узнал…

Мартин Тильманн, Бонн