В общем, слово за слово – так мама с папой договорились. Для слова две тысячи не расстояние, особенно во времена компьютеризации всей планеты. Однако это может стать ощутимым расстоянием для конкретного человека. Папа преодолел его с легкостью. Потом появилось желание. Не исключено, что желание получилось до преодоления расстояния, как минимум у папы… И как результат – зачатие. На этом я еще остановлюсь подробнее.

Когда я родюсь, или рождусь, или буду рожден… словом, когда выйду в мир иной, меня назовут Витек. Мама меня и сейчас так называет, но это пока несерьезно. Как я сюда попал, почему именно я тут оказался при такой-то конкуренции, лучше не спрашивайте. Это была грандиозная гонка. Еще бы, ведь гран-при получал только один, и приз этот ни много ни мало – жизнь. Я имею возможность рассуждать на эту тему, потому что выиграл ее, вы догадываетесь. Остальные триста миллионов (или вроде того) остались ни с чем. Жаль, конечно, братишек и сестренок, но своя рубашка ближе к телу… Надо было в рубашке родиться, чтобы суметь победить. Конкуренция неимоверная… Рубашки, разумеется, тут ни при чем, у нас даже рук и ног не было, но все бежали, повинуясь инстинкту, да и само слово «бежали» тут не совсем уместно. Ведь у меня пока маленький словарный запас, поэтому другого, более подходящего, не нашел. Хотя зачатие детей сегодня – это безответственно, если принять во внимание надвигающуюся глобальную экологическую катастрофу.

Ну да, папа мой уже не молодой (еще один аргумент к безответственности). Может, нас только половина была, кто ж теперь сосчитает. Было так тесно, что пришлось поработать локтями, выражаясь образно, разумеется. Когда весь этот процесс позади, уже не важно. Важен результат, а именно, я нахожусь здесь, я живу и развиваюсь. Пусть это безответственно или не очень, но шанс я получил и использую его по полной.

Во время гонки я как-то особо не задумывался, что из меня получится. Нас было так много одинаковых, что я даже подумывал, что разнообразия видов не существует. Хотя забег был стайерский, учитывая соотношение наших размеров к преодолеваемому расстоянию, все равно времени на философствование не было. Вы можете себе представить спортсмена на марафонской дистанции, сочиняющего по пути трактат?! Когда я остался один, перспектива головастика меня как-то не радовала. Когда хвостик отвалился и клетки принялись размножаться, следуя заложенной в головке головастика инструкции, я метаморфизировался в везикулу. Это такое скопление клеток, похожее на малинку. Быть растением, пусть даже ягодой, меня прельщало еще меньше, благо я долго ей не оставался и превратился в некий трехслойный гамбургер с глазами. Не скажу, что их наличие подняло мое настроение, но заряд оптимизма после выигранной гонки был колоссальный, поэтому я особо не расстраивался по каждому пустяку.

Потом все указывало на то, что я рыба. Глаза, характерно расположенные относительно друг друга, хвост, складки на шее, из которых вроде жабры развиваются. Позже между пальцами возникли перепонки. Все это меня наверно сильно удручало, поскольку, поддавшись моему настроению, очевидно, начался массовый суицид клеток. Так отвалился хвост, почти полностью, разве что малый копчик остался, на который будет больно падать, когда начну ходить в будущей жизни. Перепонки между пальцами тоже приказали долго жить.

Мало-помалу становилось понятно мое предназначение, что из меня получится человечек. Когда я это осознал, принялся умиляться от восторга! Мне жалко было каждый уходящий день моей интенсивной, богатой на открытия жизни. Такое развитие наводит ученых на мысли об эволюции, об общем предке, что люди эволюционировали из рыбы. До чего же глупы эти ученые. На самом деле это говорит о том, что у нас всех один Конструктор, один Создатель.

Мир, оказывается, такой огромный… был поначалу, но потом как-то странно стал сжиматься, как шагреневая кожа, и я стал упираться в его пределы. И хотя неохотно, но все-таки он поддавался моему напору.

Что интересно, у меня все запрограммировано – где, на каком месте, в какое время чтО вырастят клетки. Что появится в конечном итоге из казалось бы одинаковых клеток. Но они свою работу знают четко и выращивают или, точнее, сами превращаются в нужном месте в глаз или ухо. По сути дела каждая из них – это маленький завод, или скорее городок, со своими научно-исследовательскими институтами, рабочей зоной, инфраструктурой и т.п.

Мама у меня ласковая, она поглаживает меня, если мне скучно становится или неудобно, словом, когда проявляю нетерпение, она меня таким образом успокаивает. Я еще не родился, а уже ее люблю.

С батей поближе познакомлюсь позже, но, думаю, мы найдем общий язык. Ведь у нас так много общего. В конце концов, я эволюционировал из его сперматозоида, а там есть ДНК, а в ней гены и столько информации, благодаря которой, собственно, и получилась из меня личность. Наряду с прочим и его «фамилия», как это по-немецки… gemeiselt. Наша фамилия выгравирована.

Клетки мои, следуя написанному в ДНК, умножаются и числом, и умением. «Умножаются» слабо сказано, их число растет в геометрической прогрессии. Это так занятно – наблюдать за процессом. Однако результат куда важнее. Удивлению моему нет предела! А что вы хотите, вам-то результат уже знаком, вы знаете, чтО получится am Ende, а для меня все впервые. Я даже предположить не мог, что такая красота выйдет. И когда этот процесс остановится, когда он будет полностью завершен, тоже не имею понятия. Короче, удивлению нет предела. Достоевский, помню, хорошо сказал по поводу удивления, что мол не принято среди хорошо воспитанных людей его проявлять. Так думают люди. «А по мне, – говорит он далее, – кто ничему не удивляется, тот ничего не ценит и не уважает…» или как-то так, точно не помню, сложновата пока для меня достоевщина.

Вы спросите, откуда я знаю про него. Отвечу так: постепенно я обретаю способности уметь то и это… Слышу, как стучит мамино сердце, размеренно и успокаивающе; слышу, как журчит кровь в ее венах и что-то булькает в пищепроводе. А самое главное, я слышу мамин голос, который раздается отовсюду, такой красивый, мягкий и родной. Правда пока мне доступны только низкие частоты, словно от соседа через стенку, который устроил вечеринку, и доносятся оттуда до слуха только басы.

Намедни мамин голос читал папе из Достоевского то, о чем я говорил немного выше. Папа под эту благодатную музыку благопристойно похрапывал. Сначала это был как аккомпанемент маминому голосу. Все это благозвучие напоминало музыку Шопена (мамин голос любого Шопена вдохновит). Однако потом храп перестал быть музыкой, а мама перестала читать, а кому?! Нет, она меня во внимание, разумеется, принимает, но не с Достоевским же. Не скажу, что я был в восторге от этих звуков, равно как и папа от урока литературы. Я пытался, хотел исходящие звуки, все эти посапывания, похрапывания, бульканья и присвистывания как-то организовать в систему, но они были настолько разно­образны, настолько неповторимы (или неповторяющиеся), не чередующиеся, что мне этого не удалось. Родитель мой приложился своим дышаще-храпящим механизмом настолько близко к моей вселенной, что я имел выбор, куда заехать – в ухо, глаз или нос. Однако я отказался от сеанса карате, хотя и нуждались в такого рода упражнениях мои новехонькие конечности. Я же воспитанный мальчик, однако посыл был. Грешен, каюсь.

Кстати, о воспитании. Родители мои хотят из меня сделать хорошего человека, это и понятно. Для начала иметь меня послушным ребенком. Они, наверное, думают, что я как пластилин и из меня можно будет вылепить все, что им заблагорассудится. Батя и говорит, что как только родится, сразу примусь за воспитание. На это я им скажу следующее: во-первых, на момент рождения вы опоздаете уже на девять месяцев; во-вторых, я не пластилин, а скорее дерево, на котором вы можете как-то повлиять на количество ветвей, листьев, плодов… Да и то не существенно. Расти, тянуться дерево будет все равно к солнцу и тут ничего нельзя подправить; в-третьих, не стоит забывать о ДНК.

Меня мама уже звала Витьком, даже когда еще не была уверена, что я мальчик. Получается мое имя рождено раньше меня. Несправедливо, однако. Впрочем, о какой справедливости можно говорить в том мире, куда мне предстоит прийти.

Хочу особо отметить процедуру распознавания во мне мальчика, потому что она довольно неприятна. УЗИ называется по-русски, или ультрашаль по-немецки. Мне было немного не по себе представлять всеобщему обозрению те мои прелести, по которым, собственно, и отличают мальчиков от девочек. Я укрывался и выражал неудовольствие, как мог. Еще бы, я ведь по природе застенчивый, как мой папа. Как бы ни уворачивался, в конечном итоге, со второй-третьей попытки, они меня перехитрили. Это они так думают. Я просто поддался, ведь не отстали бы, пока своего не добились.

Мама ворчит, когда я устраиваю потягушки при просыпании. Говорит, вот танцор проснулся. Ну ворчит она больше для блезиру, а сама балдеет от удовольствия.

Однажды я ощутил странный зуд по всему телу, а потом с ужасом обнаружил, что весь покрылся не то шерстью, не то волосиками. И это тогда, когда я уже уверился в мысли, что приду в иной мир как человек. Так значит все же не человек, а обезьяна скорее всего. Едва я в этой мысли укрепился, уже и как бы привык к своему назначению, как волосики стали выпадать и я снова стал гладким, однако на коже остался некий жировой слой, смазка, чтобы процесс выхода в мир иной был менее болезненным. И для мамы тоже. Как там в том мире? Никто не знает наверняка, ведь никто оттуда еще не возвращался, чтобы поделиться опытом. Может быть, это миф и жизнь заканчивается родами? Да нет же, есть мир потусторонний, существует жизнь вне плаценты. Иначе для чего такой потенциал в моих мозгах заложен, которые на такое множество всякостей способны и которые я еще и не начал опробовать. Зачем тогда нужен был бы такой Aufwand. Однако, с другой стороны, жизнь слишком прекрасна, чтобы продолжаться долго. Так или иначе, придется действовать наобум.

Мне иногда глагол откуда-то свыше нисходит. Я раньше думал, что там, снаружи, только мама есть. Попозже стал чувствовать и батю. Так вот, глаголы от них я распознаю сразу. Мамин голос такой нежный, умиротворяющий. При этом она, как правило, поглаживает меня. Батя – тот какой-то чересчур конкретный. Поосторожнее со своими глаголами, если хотите получить из меня спокойного, нормального ребенка, самим же легче будет управляться.

Так вот по теме глаголов. Я чувствую глагол не от родителей, а еще мощнее и мудрее, хотя, казалось бы, и некуда боле. Он-то и руководит процессом моего формирования. Я не хочу сказать, что этот глагол идет непосредственно из первоисточника, он записан во много раз уже упомянутом месте. Оттуда и поступают команды: типа размножаться, вырасти, приделаться и т.д. Родительский глагол может повлиять только на зофтвары, что тоже немаловажно, но на данном этапе куда важнее хартвары. Для тех, кто с компом не в дружбе, поясняю: первое – это интеллект, характер, мышление, то есть все то, что будет во мне или есть, но что нельзя пощупать; а второе – это то, что можно потрогать руками. По важности я бы поменял их местами.

Мне порой настолько весело, прямо-таки до уморы, над моими родителями. В обхождении со мной они как сущие дети. Стоп, значит чувство юмора у меня тоже уже есть, но когда и как оно появилось?! Проморгал. И где конкретно оно находится, мне тоже невдомек. И вообще что чем чувствую, что чем осязаю пока тоже слабо различаю.

Не знаю откуда, но мне доподлинно известно, что мой папа писатель, а мама редактор. Собственно, они на этой почве и познакомились. Поэтому, наверное, и я такой словоохотливый еще до рождения. Опять же эти вездесущие гены, которые определяют если не все, то почти все. Видимо, благодаря им меня уже и на немецкий прорывает, вы могли это заметить выше.

Сдается мне, что медленно и уверенно моя внутриутробная жизнь приходит к своему логическому завершению. Предстоят роды. Я бы предпочел кесарево сечение, но кто же меня спросит. Тут и желание мамы не всегда учитывается. Стресс предстоит капитальный.

Вроде все сформировалось, вона, даже чувство юмора. Если немного промедлить, то потом сложно будет через такое узкое окно в мир протиснуться. Глагол свыше в свое время скажет «пора». Тут не проспишь, никак не проворонишь. Так неохота в мир неизведанный, призрачный и маловероятный, в мир несправедливости и агрессий. Здесь так уютно и надежно, тепло и сыро, такая милота! А там… Я бы, может быть, тут навсегда остался. Зачем рисковать, вдруг там действительно небытие, да опять же моего мнения никто не спросит.

Одно успокаивает, что у маленького человека есть семья. Полноценная фамилия, мама и папа. Уже за их наличие я так люблю родителей. Особенно папу и еще особенней маму.

Говорят, что новорожденный начисто забывает всю свою внутриутробную жизнь. Врут наверно. Разве можно забыть такую интересную, насыщенную, богатую на события жизнь?! Но я на всякий случай записал, мало ли…

Вот, стресс позади, я родился. Мир такой огромный. И не темный и мокрый, а сухой и светлый. Белые стены, врачи в белых халатах, лысый мужик… Я сразу понял, что он и есть папа, а маму ни с кем никогда не перепутаешь! Здорово все так устроено! Мир даже полон красок… однако краски я начну различать позже.

Хм-ммм… Откуда я взялся – помню, а вот как туда попал…хоть убей… Забыл!

Виктор Экгардт