РОЯЛЬ, КАК СУДЬБУ, НЕ ВЫБИРАЮТ
Начало см.: «НЗ», № 3/2021Публикуется в сокращении
Рубрика журнала «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ» -
Люди и судьбы
Эти слова принадлежат знаменитому пианисту Святославу Рихтеру. Какой есть рояль – на том и играют. Вот так и наша бедная мама не знала, как жить без мужа. Если бы только он был жив! Даже больной, он ей во всём помогал. Но наша мама осталась одна с четырьмя маленькими детьми и без работы.
Как мы пережили голод
Почти весь ее годовой заработок ушел на лекарства для мужа. Младшему Коле было лишь два года, и он тоже постоянно болел. Весной папа уже не мог заниматься устройством нашего огорода, и маму ждал тяжёлый труд.
Дедушка когда-то использовал естественную низину в середине огорода − выкопал колодец, сделал пруд, и вокруг него посадил тополя. Земля в низине была тяжелой, вечно сырой, а если высыхала, то становилась каменной. В первую весну на помощь − пахать огород − приехал папин брат Владимир. Они взяли в колхозе лошадь с плугом. Дядя давил на плуг, а мама вожжами управляла и подгоняла лошадь. Мы с Ольгой бегали по огороду и кидали в борозду картошку. Выкорчевали тополя, засыпали колодец, завезли солому и перегной. На этот безумный труд ушло десять лет.
Работы для мамы в бригаде не было. Только летом давали полоть картошку, свеклу. Зимой её иногда вызывали качать воду, поить и кормить лошадей. Иногда она перелопачивала зерно в складах. Поэтому у нее было мало трудодней, а значит, она получила мало зерна и совсем мало муки.
К весне 1961 г. у нас закончились запасы муки, в доме не было хлеба. Коля бил по печке ножом и повторял только одно слово: «броуте!» Он просил хлеба. Но есть хотели все. Всю зиму мама варила тыквенный суп-затируху. Как я его не любила! Чтобы добавить в этот суп хоть немного лука, я пошла к соседям: попросилась мыть пол за луковицу. Мне давали две луковицы, и мама делила их на четыре части. Когда она жарила лук, я стояла рядом и нюхала его запах...
Когда в доме закончились вообще все продукты, мама пошла искать помощи в Екатериновку, в центральную контору, но там ей не помогли. Она шла домой и плакала от безысходности. Переходя железнодорожный путь, чуть не бросилась под поезд, но Всевышний отвёл беду.
По дороге домой она пришла в себя и, не заходя домой, отправилась в Москаленки, в райком партии. Добилась, чтобы её приняла первый секретарь Екатерина Ивановна Черненко. Мама просила, чтобы детей забрали в детдом, а сама решила броситься под поезд. Её расспросили подробно обо всём и отправили домой, пообещав помочь.
Пока мама шла домой, нам уже привезли муку. Помогла также наш врач Елена Филипповна Казанова. Она положила нас всех четырех в одну палату в больницу, в инфекционное отделение. Мы лежали как бы на профилактике от туберкулёза. Там нас целый месяц кормили гречкой, рисом, горохом, блинами с мясом. Меню состояло из трех блюд, и каждый день давали компот.
Я училась тогда во втором классе. Моя учительница Ада Ивановна приходила ко мне ежедневно, давала задания, я писала и читала, решала примеры, выполняла всё, чтобы не отстать от одноклассников. Нянечки давали нам какие-то журналы и газеты, которые оставались от других больных. Я читала их вслух, вырезала оттуда картинки, по которым мы придумывали свои истории.
На стене около моей кровати висел радиоприемник, и я с удовольствием слушала спектакли, оперетты, детские передачи. Однажды – в апреле 1961 г. − по радио объявили о том, что Юрий Гагарин полетел в космос. До этого я уже знала, что в космос летали собаки. Я не понимала значение слова «космос», но радовалась и постепенно познавала окружающий мир. Слава Богу, рядом с нами всегда были хорошие люди. С их помощью мы выжили.
Опасный возраст для дурного глаза
В ту зиму, когда мы голодали, вся папина родня переехала в Алма-Атинскую область. Как нам объяснила бабушка, она не могла наблюдать за бедой в семье ее сына. Мы с Ольгой до сих пор не понимаем, почему родня не взяла нас с собой, нам было бы легче. Но мы остались совершенно одни в Нейфельде.
А в деревне свои неписанные законы: если мужчина поможет одинокой женщине, значит между ними что-то есть... Нашей маме было всего тридцать шесть лет. Опасный возраст для сплетен и дурного глаза. Видимо, поэтому не явившихся вовремя домой мужей жены искали у нас. Мы иногда боялись, что окна могут вылететь. Так стучали и ругались их жены. В такие моменты мама бегала по дому, а мне поручала вести переговоры с ними. Я объясняла, что у нас никого нет. Маму от этого трясло, а меня, наоборот, закалило.
Пришла осень. Пора копать картошку, заготовлять корма для коровы. Мама копала картошку, а мы с ней рядом стряхивали картофель с ботвы, собирали. Когда в мешке уже три ведра, она закидывала его себе на спину и несла в погреб. Так она перетащила весь урожай в дом и наружный погреб около сарая.
Осенью в деревне построили коровник, и женщины получили наконец работу. Но, по деревенскому закону, первыми ее получили жены трактористов и их родственники. Но «благородному обществу» стало совестно, поэтому решили выделить работу и нашей маме. Она получала пенсию на четырех сирот − целых четыре рубля и десять копеек! Этих денег нам хватало на соль, спички и немного сахара.
В тот день бригадир вызвал её поработать несколько дней на току. Мы остались на хозяйстве одни. Тут по деревне проехала машина − и задавила курицу около нашего дома. Мы с Ольгой переглянулись, убедились, что это ну точно наша курица! Схватили её и побежали во двор, пока не отобрали.
Во дворе у нас была плита, на которой мы летом варили еду и грели воду для стирки. Мы быстро затопили плиту, поставили чугунок с водой. Курица была ещё жива. Пока вода грелась, я пыталась отрубить ей голову, и со второй попытки закончила её мучения. Мы ошпарили курицу, очистили от перьев, обсмолили, как положено, и поставили варить. Мы даже тесто для лапши приготовили. Наконец с тока вернулась мама, доварила суп. Как же это было вкусно!
Надо было заготовить корм для коровы. Понятно, мы не трактористы, не комбайнеры и не их родня... И всё же на время получили от бригадира лощадь с телегой. Отправились на ближайшее поле, чтобы за отведенное время привезти побольше кормов. Поднимали копны соломы, а под ней − полова. Набрали это добро, торопились, чтобы успеть ещё раз приехать на поле. Но тут подъехал комбайнер на комбайне и сказал, что это его поле и нам нельзя там брать полову. На полях за озером можно брать, но туда ведь ехать далеко! На целый день нам никто не даст телегу и лошадь.
Что же делать? Мама когда-то перелицевала папин френч. Сейчас он пригодился. Отдала его приезжей семье, чтобы они привезли нам из-за озера соломы.
Рабочий день у мамы начинался в пять утра. Но приходилось вставать ещё раньше, чтобы затопить печь и приготовить корм для скотины. Только потом она уходила на работу. Дояркам было проще. Они кормили и доили коров, а затем могли идти домой. Наша мама ухаживала за телятами, чистила после ночи за ними в клетках. Брала у доярок молоко и поила телят. Потом мыла фляги от молока, убирала навоз у коров, и только после этого могла пойти домой. Поесть, поставить варить на плиту − и снова на ферму.
Мамино рабочее время было в полтора раза больше, чем у доярок. Для оплаты её труда с каждой доярки приходилось по десять рублей. Целых сорок рублей, против четырех сиротских, было для нас счастьем! Но доярка за меньшее время зарабатывала по шестьдесят-семьдесят рублей. Разница приличная.
В те годы колхозники начали получать бумажные деньги. На первую получку мама купила ткань и сшила нам платья. Мне ещё купили фуфайку и валенки. Какое же это было счастье!
Мы − школьницы
Школа была построена на бывшей усадьбе Регир, одного из первых переселенцев. Примерно тридцать детей учились в две смены. И вот я пошла уже в третий класс, а Ольга − в первый. В первом и втором классе меня учила Ада Ивановна. Благодаря ей я полюбила математику и литературу. А когда она надевала на физкультуру спортивный костюм, вся деревня сбегалась, чтобы посмотреть на неё и обсудить...
Ада Ивановна водила нас в походы. В лесу она рассказывала нам о деревьях. С собой мы брали из дома картошку, соль и хлеб, у кого-то было даже масло. Разводили костёр, пекли картошку. Для нас всё это было впервые. Однажды Ада Ивановна положила мне на картошку кусочек масла, и это было верхом удовольствия.
У неё была своя система образования, которую я больше нигде не встречала. По утрам мы делали разминку − гимнастику для тела и ума. Все движения, по её выбору, сопровождали повторением домашнего задания. Например, стихотворение начинал один ученик, через несколько строк продолжал другой. Через минуту мы уже считали по математике. Такую разминку мы боялись, поэтому домашние задания прилежно выполняли.
В третьем классе нас уже учила Александра Степановна, которая жила в доме около школы. Негласно она наблюдала за жизнью села и докладывала, куда надо, где, например, собираются и читают Библию.
Сельсовет выделил маме деньги для покупки нам школьной формы. С обувью было сложнее. Когда сухо, мы шли в школу в шерстяных носках, с пришитой к ним подошвой из голенища кирзового сапога. Свою старую фуфайку мама переделала мне, а Ольге досталось что-то от соседей. Зимой я ходила в валенках, которые отдал мне Эвальд Радонс. Мы потом на чердаке нашли один валенок, и на нем было семнадцать латок. Но мамина работа смогла изменить нашу жизнь. Мама купила нам валенки и фуфайки. Это был переход в новый статус.
Пожар
Мама будила меня перед уходом на работу − в четыре часа утра. Я должна была сесть за уроки. А в шесть часов надо было накормить скотину в сарае. Потом Ольгу поднять, умыться, заплести волосы и идти в школу. Занятия начинались в восемь часов.
Перед школой в плиту надо насыпать ведро угля, чтобы Лиде и Коле не было холодно. Но мне не хотелось вставать так рано. Я просто включала радио на полную громкость, и когда в шесть часов исполняли гимн, просыпалась и делала всё по плану. Но мама с фермы видела наши окна, и меня «вычислила». После некоторого внушения я пообещала свет не выключать, т.е. учить уроки. И всё же я нашла выход: оставляла свет на кухне, включала радио и… ложилась спать.
И вот однажды, когда радио заиграло гимн, я вскочила − а в доме темно. Подумала, что забыла и выключила свет. Выскочила в кухню, а там тоже темно, только под потолком горит спираль от лампочки. А в углу, где плита, всё в огне! Дверца плиты открылась и выкатился горящий уголь. Около плиты всё горело: буфет, дрова, уголь в ведре, стена около плиты!
В голове у меня включился SOS! В первое мгновение я опрокинула бак с водой. Затем водой из ведер облила буфет, дрова и стенку. Открыла двери, чтобы дым выходил на улицу. Схватила тазик из-под умывальника, набрала горящие дрова − и бегом на улицу. А там набирала снег и несла в дом.
Подняла Ольгу, дала ей полотенце и велела выгонять дым из дома. Лиду бужу, а она не просыпается. Завернула её в одеяло и вынесла на улицу. Колю даже не стала будить, тоже завернула в одеяло − и сразу на улицу.
Пол все-таки прогорел, и стена начала гореть. Я запихала туда много снега. Когда выбегала за снегом, смотрела на Лиду и Колю − боялась, что они угорели и умерли. Но они проснулись. Я попросила их не пугаться, сказала, что скоро занесу их в дом. Ольгу отправила кормить корову и свинью. Сама принесла дрова и уголь, затопила печь – в доме стало холодно.
Страшно подумать, что могло бы случиться, если бы я не проснулась. Но уже подходило время идти в школу. Умыться нечем. Я побежала в сарай, из бочки у коровы взяла воды. Мы помыли руки, лицо, заплели волосы и пошли в школу. Оставили Лиду и Колю в кровати, но попросили их не спать и ждать маму.
В школе все сразу заметили, что у нас что-то случилось. От нас пахло дымом и гарью. Пришлось все рассказать учительнице. Я не могла спокойно сидеть на уроке, только и смотрела в окно. И вот увидела маму, она шла быстрым шагом с большим прутом в руке. Александра Степановна тоже её заметила, вышла ей навстречу. Пока они разговаривали, я схватила фуфайку, выскочила из школы − и бегом домой. Не буду описывать, как «весело» мне было...
С тех пор я вставала в четыре часа утра и рисовала. Мама вышивала скатерти на комод, наволочки, а я придумывала рисунки. От бабушки маме досталась швейная машинка, и я училась шить. Всё челночное хозяйство было запутано так, что приходилось разбирать и собирать снова. Но к шести часам утра всё было прибрано. Днём этого делать было нельзя: Лидхен доложит маме. А еще надо спрятать лоскутки ткани, исчезновение которых мама может заметить. Так я придумала себе интересные занятия − и спать уже не хотелось.
Кто поможет сиротам?
Зима только перевалила за половину, а корм у нашей коровы закончился. Мама несколько раз ходила в бригадную − просила, чтобы нам привезли соломы. Но никто не помог. Тогда мама разрыла снег на зимнем погребе и начала кормить корову картофельной ботвой. Такая жизнь довела маму до нервного и физического истощения. Она заболела и слегла.
Голодная корова мычала, приходилось давать ей немного картошки из дома. Иногда приходила тётя Валя Полинская, топила большую печь, чтобы прогреть дом, и приносила нам какую-нибудь еду. Когда картофельная ботва закончилась, мама послала меня в бригадную, просить солому.
Мужики сидели на скамейках, курили, о чем-то громко разговаривали и смеялись. Молодой бригадир Володя, только что вернувшийся из армии, стоял в центре. Я передала просьбу матери. Как же они смеялись над ней! Мол, чем это она заболела… Значения их слов я не понимала, но сообразила, что они говорят о маме плохое… Мужики сказали мне, что если я принесу им три рубля, то они, так и быть, привезут нам солому.
Дома я сообщила маме об их условии. Она послала меня к дяде Коле, папиному другу. Он был очень болен, лежал в постели, но он и его жена обрадовались мне. Расспросив и выслушав меня, дядя Коля велел жене дать мне денег, без возврата, а мужикам пожелал такое, что даже боюсь вспоминать...
Я принесла «уважаемому собранию» деньги, и нам привезли телегу соломы. Но из-за моих манипуляций с кормлением и доением у нашей коровы пропало молоко. Хорошо, что мама всё же выздоровела и опять пошла на работу.
Продолжение следует
Адолина Гордон, Квакенбрюк
Вы пишете воспоминания о ваших близких и родных людях? Повести, рассказы, очерки, стихи? Опубликуйте их в журнале «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ»! Обращайтесь с вопросами и предложениями прямо в мессенджер Фейсбука.
ЧИТАЙТЕ ЖУРНАЛ «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ»!
ПОДПИСКА ПО ТЕЛ.: (+49) 05251-6893359 в рабочие дни с 10 до 13 часов. E-Mail: This email address is being protected from spambots. You need JavaScript enabled to view it. Verlag Neue Semljaki, Senefelderstr. 12 c, 33100 Paderborn.
Всего 49 евро за 12 номеров с доставкой по почте!
По вопросам размещения рекламы в журнале звоните по тел.: +49 (0) 5251-6893359 в рабочие дни с 10 до 13 часов. E-Mail: This email address is being protected from spambots. You need JavaScript enabled to view it. ВОЗМОЖНЫ СКИДКИ!
НЕЗАБЫВАЕМЫЕ КАРТИНЫ ПРОШЛОГО
Публикуется в сокращенииРубрика журнала «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ» -
Люди и судьбы
Перед вами подлинная, честно рассказанная жизнь российского немца, начавшаяся в январе 1941 г. и вместившая в себя целую эпоху. События будто сотканы из отдельных эпизодов, которые помогают восстановить и то время, и окружение, в котором приходилось жить. Как писал немецкий государственный деятель и философ Вильгельм фон Гумбольдт, «только у того, кто помнит своё прошлое, есть будущее».
Село Норка – наши истоки
Предки семьи Траут переехали в Россию из Гессена и поселились в большом селе Норка, образованном в 1767 г. поволжскими немцами. Спустя всего четыре года после образования колонии там жила уже почти тысяча человек, а в 1912-м – более четырнадцати тысяч. Мой отец, Василий Траут, родился в этом селе в 1906 г. Немецкая семья была большой: мой дедушка − мельник Иван (Йоханнес) Траут, его жена Екатерина (в девичестве Гросскопф) и девять детей: семь девочек и два мальчика. Но в 1909 г. мой дедушка умер от голода, а моему будущему отцу в то время было всего три года. Четыре сёстры Василия − Ольга, Наталия, Екатерина и Лидия, а также старший брат Андрей были уже взрослые, учились в Саратове. У моей бабушки остались младшие дети: Вася, Женя, Миля и Маня. Чтобы вырастить их, она вышла замуж за другого мужчину, по фамилии Будерус, у которого умерла жена и остались трое детей.
Моему отцу пришлось тринадцать лет жить с отчимом, а его мама воспитывала совсем маленьких детей Будеруса. Отчим был столяром. Василию очень нравилось столярное дело, но отчим не хотел учить любознательного пасынка, допускал в столярку лишь своего сына. Несмотря ни на что, Василий всё схватывал на лету и очень многому научился. К тому же, мальчику приходилось одновременно работать и на мельнице, доставшейся в наследство его матери. Поздней осенью и особенно зимой привозили туда на подводах мешки с зерном для помола, и Василий трудился по двенадцать-четырнадцать часов в сутки. Впрочем, мельница приносила тогда хороший доход.
Но в 1922 г. от тифа и голода умерла мама Василия. На похороны приехал дядя Кондрат Гросскопф, ее родной брат, и увёз шестнадцатилетнего Василия с собой, в русский посёлок Дурасовку. Его старшая сестра, Екатерина Траут, вскоре вышла замуж за овдовевшего Будеруса и заменила младшим сёстрам мать.
В семье Гросскопфа
Кондрат Гросскопф был по тем временам зажиточным человеком, причем всего добился благодаря своему трудолюбию. Несколько лет он работал по найму у кузнеца, потом сам построил кузницу. Земли у него не было, но в кузнице он нанимал трёх-четырёх русских работников. Забирая к себе племянника, он даже отказался от его доли наследования мельницы. Он так и ответил Будерусу: «У меня всего полно! Есть кузница, огромный дом, выездная бричка. А скоро построю и свою мельницу».
У Гросскопфа с женой не было своих детей. Екатерина, его бездетная жена (в девичестве Гефнитер), упросила свою сестру Лизу, по мужу Гейн, отдать им на воспитание маленькую дочку − Маргариту, красивую девочку с тёмно-каштановыми волосами.
Дядя сразу взял племянника в оборот: Василий работал в кузнице с утра до ночи, не получая при этом ни копейки. Маргариту же одевали как барышню, покупали ей подарки и сладости. Когда девушке исполнилось восемнадцать лет, Гросскопф поженил их. В 1926 г. сыграли шикарную свадьбу. У дяди была своя тройка лошадей, и вот на ней, с колокольчиками под дугой, с песнями под гармонь, помчались мои будущие родители венчаться в церковь.
Василий Траут учился тогда на рабфаке по профессии инженера-строителя. Позже, во время службы в Красной армии, окончил курсы радистов, великолепно знал азбуку Морзе, получил значок «Ворошиловского стрелка». В армии он стал комсомольцем, активным борцом за советскую власть. И тут между дядей и племянником пробежала «чёрная кошка». Гросскопф даже убеждал Маргариту развестись с Василием, потому что он «за голытьбу, за советскую власть». Маргарита ответила: «Замуж я выходила не по любви. Но теперь, когда с Васей пожила и его полюбила, разводиться не буду!»
Через год после свадьбы, в 1927 г., у них родилась Наташа. Кондрат Гросскопф ничего не дал ни Василию, ни Маргарите, причем даже швейную машинку племяннице не отдал, продал ее на ярмарке «за ненадобностью». А дядя тем временем богател, скопил деньги на строительство мельницы.
Голодные годы
В семье Траут один за другим рождались дети. В 1929 г. появился на свет Коля. Вторая волна голода (после 1921-1923 гг.) вновь накрыла страну. Голод был искусственно вызван властью: весь хлеб, до последнего зёрнышка, земледельцы обязаны были сдать государству. Целые регионы были обречены на голодную смерть.
Ужасы голода начала 1930-х годов на Украине и Поволжье можно сравнить только с ленинградской блокадой. Оставшись без хлеба, крестьяне ели траву, кору и листья деревьев, кошек и собак, ловили диких птиц. Люди умирали прямо на улицах, чаще всего − младенцы и старики, которые отдавали свою еду детям. Покойников не хоронили − выносили на улицу. Красноармейцы в повозке ехали по деревням и подбирали трупы, а как хоронили и где, никто не знал.
В саратовском торгсине − советской организации, занимавшейся торговлей с иностранцами, обменивали драгоценности на муку и крупу. За золотое кольцо давали два килограмма муки. Но у многих, как и у Маргариты с Василием, не было ничего ценного. Участились случаи людоедства и голодных бунтов. Женщины, чтобы накормить детей, собирали на полях ещё не созревшую пшеницу. В связи с этим в августе 1932 г. был издан закон, предусматривавший наказание вплоть до расстрела за воровство даже горсти зерна на колхозном поле. В народе его назвали «законом пяти колосков».
Масштабы голода на Волге ужасны. В 1931 г. в Республике немцев Поволжья умерли от голода более четырнадцати тысяч человек, в 1932-м – более двадцати тысяч, в 1933-м − уже более пятидесяти тысяч. В семье Траут в 1932 г., не дожив даже до двух лет, от болезни и недоедания умер маленький Коля. Чтобы спасти от голода себя и дочку, Василий и беременная Маргарита уехали в Воронежскую область, где у них в том же году родилась дочь Нина.
Крестьяне массово бежали из сел в города и на стройки, где была карточная система выдачи продовольствия. Конечно, такую возможность имели лишь те немцы, которые хорошо знали русский язык и владели нужными для города профессиями. В этом отношении Василию было легко найти себе работу, да и по-русски он говорил отлично, без акцента.
Кондрат Гросскопф в том же году попал под раскулачивание. Друзья предупредили его заранее, и он успел продать кузницу, весь строительный материал для будущей мельницы и на горне сжег целый мешок бумажных денег, не желая отдавать их советской власти. Мешок денег − огромное богатство! В то время за три рубля можно было купить корову...
Имея хорошие связи, Гросскопф сумел избежать ссылки в Сибирь. Но продовольственный налог (продразвёрстка) и насильственная коллективизация совершенно его разорили. У него отняли дом, скот, всё имущество, и он вынужден был уехать вместе с женой в другую деревню.
В Саратове
Василий Траут устроился прорабом на строительстве железнодорожного моста через Волгу в Саратове. Мост строили долго и трудно. В августе 1933 г., «за вопиющую организацию строительства пролётных строений и сборку ферм моста», заменили руководство. Но в апреле 1934 г. при сборке началась деформация пролёта, и мост буквально развалился... Строители падали с моста в ледяную воду, разбивались о лед. Тогда погибло около 150-ти человек, но точных данных нет, газеты тех лет об этой трагедии молчали.
Василий не имел никакого отношения к проектированию моста, поэтому остался прорабом. Но после «купания» в ледяной воде у него начались проблемы с лёгкими, однако надо было работать дальше и растить детей. В мае 1935 г. по этому железнодорожному мосту через Волгу началось движение поездов. А в 1936-м у Василия вновь родился мальчик, и его снова назвали Колей.
После окончания строительства в Саратове Василию предложили от «Мостстроя» поехать в Сибирь − возводить мост через Енисей, но он наотрез отказался, мотивируя своей лёгочной болезнью. На самом деле отец не хотел ехать в Сибирь, в места ссылки. Но тогда никто не знал, что через пять лет вся семья попадёт туда, теперь уже под конвоем солдат!
В 1939 г. в семье родился второй сын − Геннадий. Незадолго до начала войны Кондрат Гросскопф пришёл к Маргарите и Василию − старый, больной, в завшивленной одежде. До самой смерти Гросскопфа Маргарита ухаживала за больным стариком. Мои родители похоронили его на кладбище в деревне Андреевке, где ранее похоронили его жену, умершую от голода.
А в январе 1941 г. родился я, последний, самый младший, пятый ребёнок в семье. В то время моего отца ценили и уважали на работе, он получал премии на мебельной фабрике, его фотография висела на Доске почёта. Но началась война, и беда обрушилась на нас не только из-за войны, но ещё и по причине оголтелой внутренней политики сталинского режима. Всё немецкое население страны объявили «врагами народа» и сослали в Сибирь и Казахстан.
Но какие мы враги народа, жившие в аграрной автономной республике? Мог ли мой отец быть «врагом народа», если твёрдо верил в светлое будущее, обещанное коммунистами? Не было причин ссылать немцев в Сибирь, убирать из действующей армии. По директиве Сталина от восьмого сентября 1941 г. сняли с фронта и отправили в трудармию 64.600 военнослужащих немецкой национальности. А ведь при царизме российские немцы верой и правдой защищали Россию во всех её войнах. Теперь причина была в другом: не хватало заключённых, чтобы работать в нечеловеческих условиях, поэтому преступники из Кремля решили использовать трудолюбивое, законопослушное, беззащитное немецкое население Советского Союза. Всех российских немцев объявили «предателями», «преступниками». Всем нам пришлось нести наказание за то, что родились немцами.
Депортация в Сибирь
Нашу семью, вместе с другими немецкими жителями Саратовской области, в одночастье лишили Родины и депортировали в Сибирь. Мой старший брат Николай, которому исполнилось тогда пять лет, вспоминал позже: «Четвертого сентября всех жителей нашей немецкой деревни повезли на железнодорожную станцию. В домах осталась мебель, в сараях − скот, в садах и огородах − небывалый урожай... На станции под огромным навесом сидели старики, лежали дети и больные, женщины качали младенцев. И над всем этим табором стоял вой: плакали, кричали и молились. Никто не знал, куда нас повезут. Одни говорили, что посадят на баржи и утопят в Волге, другие − что отправят в Германию, а старушки крестились и предрекали конец света».
Вместе с родителями депортировали и нас, пятерых детей: Наташу (14), Нину (9), Колю (5), Гену (2) и меня, восьмимесячного. Как вспоминал брат, погрузили нас в вагон для перевозки скота. На одноэтажных нарах спали вповалку: одна семья головами в одну сторону, другая − в другую. Молодёжь и мужчины спали как придётся, полусидя на полу. В вагон набивали по пятьдесят человек. Люди задыхались от спёртого воздуха. Особенно страдали девушки: в переполненном вагоне невозможно помыться и постирать одежду, переодевались на глазах у всех, а туалет – прорубленная в полу дыра.
Как вспоминал брат, почти месяц мы были в дороге. Наконец 28 сентября 1941 г. нас привезли на станцию Любино. Возчик – молодой парень Мишка Ульянцев − погрузил наши вещи на подводу и повёз нас в посёлок Ново-Архангельский Омской области, на берегу Иртыша. В деревню приехали под вечер. Возчик привёз нас к себе домой и оставил до утра. А утром всё село сбежалось смотреть на немцев, мы были единственными переселенцами, попавшими в русский колхоз.
Вскоре подошёл и председатель колхоза, стал расспрашивать, откуда мы, какие профессии имеем. Отец на чистом русском языке ответил, что он инженер, столяр, кузнец и мельник. А мама сказала, что умеет хорошо печь и готовить. Председатель всплеснул руками: «Нам нужны такие специалисты! Оставайтесь и не беспокойтесь, я всё сам улажу в районе».
Разочарованные жители села разошлись по своим делам, да и что было на нас смотреть: все мы говорили на русском языке, были измученные и грязные. Председатель сразу поселил нас в небольшую, но тёплую избёнку, хозяйка которой после смерти мужа переехала в Омск к дочери. На её огороде росла картошка, морковь и свёкла. Нам повезло: на дворе стояла сухая и тёплая осень, настоящее «бабье лето».
Продолжение следует
Александр Траут, Берлин
На фото: Александр Траут
Ваше мнение важно для нас. Какие рубрики вы хотели бы видеть в нашем журнале? Вы пишете воспоминания о ваших близких и родных людях? Повести, рассказы, очерки, стихи? Опубликуйте их в журнале «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ»! Обращайтесь с вопросами и предложениями прямо в мессенджер Фейсбука.
ЧИТАЙТЕ ЖУРНАЛ «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ»!
ПОДПИСКА ПО ТЕЛ.: (+49) 05251-6893359 в рабочие дни с 10 до 13 часов. E-Mail: This email address is being protected from spambots. You need JavaScript enabled to view it. Kurtour GmbH, Senefelderstr. 12 c, 33100 Paderborn.
Всего 49 евро за 12 номеров с доставкой по почте!
По вопросам размещения рекламы в журнале звоните по тел.: +49 (0) 5251-6893359 в рабочие дни с 10 до 13 часов. E-Mail: This email address is being protected from spambots. You need JavaScript enabled to view it. ВОЗМОЖНЫ СКИДКИ!
НЕМЕЦКОЕ ПОВОЛЖЬЕ НА КАРТИНАХ РОМАНА ВАЙЛЕРТА
Рубрика журнала «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ» -Люди и судьбы
Роман Вайлерт родился и вырос в Саратове. В его роду есть российско-немецкие корни. С детства он был увлечен историей и искусством. Волонтером участвовал в раскопках, съёмках и реконструкциях по теме Второй мировой войны. Коллекционирует и реставрирует предметы старины. Пишет картины, этюды и акварели. С 2016 г. состоит в творческом Союзе художников России. Живёт в Москве.
Главная тема творчества художника – история российских немцев, архитектура и быт немецкого Поволжья. И это не только картины и акварели, но и многочисленные фотографии, представленные на его странице в Фейсбуке (www.facebook.com/renn.weilert). E-Mail: This email address is being protected from spambots. You need JavaScript enabled to view it.
На фото - картины Р.Вайлерта:
Бальцер (теперь Красноармейск Саратовской области), кантональный совет. 1941 год, последняя зима
Мариенталь (теперь Советское Саратовской области)
Варенбург (теперь Привольное Саратовской области)
Мельница семьи Борель, село Константиновка Саратовской области
Мануфактура Борель (фабрика «Красный текстильщик»), Энгельсский район Саратовской области
Католическая церковь в селе Каменка Красноармейского района Саратовской области (бывшая немецкая колония Bähr)
Все фото см. в нашем аккаунте в Фейсбуке − www.facebook.com/NeueSemljaki/
Ваше мнение важно для нас. Какие рубрики вы хотели бы видеть в нашем журнале? Вы пишете воспоминания о ваших близких и родных людях? Повести, рассказы, очерки, стихи? Опубликуйте их в журнале «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ»! Обращайтесь с вопросами и предложениями прямо в мессенджер Фейсбука.
ЧИТАЙТЕ ЖУРНАЛ «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ»!
ПОДПИСКА ПО ТЕЛ.: (+49) 05251-6893359 в рабочие дни с 10 до 13 часов. E-Mail:
Всего 49 евро за 12 номеров с доставкой по почте!
По вопросам размещения рекламы в журнале звоните по тел.: +49 (0) 5251-6893359 в рабочие дни с 10 до 13 часов. E-Mail:
COVID-19: ИЗ РАЯ В АД
Документальная повестьПубликуется в сокращении
Рубрика журнала «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ» -
Это было недавно
20 июля 2020 г.
В четвёртый раз мы с мужем прилетели в Грецию. Почему именно сюда? Ещё в начале XVIII века мой дедушка вместе с его родителями бежали от притеснения турок с греческого острова Кефалония в Россию. Я живу в Германии, но меня всегда тянуло на родину моих предков. Легенда о возникновении Греции была в унисон моим чувствам: Бог всем людям раздавал землю, но грекам не хватило. Тогда Бог пожалел их и сказал: «Ладно, я тут оставил себе кусочек, но так и быть, отдаю эту землю вам!»
Если спросить любого грека, где он отдыхает летом, то каждый ответит: на полуострове Халкидики! Поэтому и мы выбрали Халкидики, а затем «средний пальчик» − Ситонию, самую зелёную и красивую часть полуострова. Мы не любители шумных туристических мест, и Ситония пленила нас тем, что большая часть её до сих пор считается заповедной зоной.
Вот и район Св. Варвары, состоящий из пяти трёхэтажных домиков в зелёном оазисе деревьев, разросшееся лимонное дерево с уже поспевшими лимонами… После Берлина мы никак не могли надышаться целебным морским воздухом. Приветливые соседи-греки и русская соседка Верочка, живущая в Греции уже тридцать лет. Верочка принимала самое живейшее и бескорыстное участие в наших делах и стала частью нашей беззаботной жизни в Греции.
Но особую роль в нашей жизни играло море. От дома достаточно было трёх минут, чтобы дойти до него. Вдоль шикарного променада − ряды вилл, построенных немцами, а пляж начинается сразу возле часовенки Св. Варвары. Пальмы и сосны вплотную подступают к кромке воды, приглашая в прохладную тень, а с другой стороны променада − причал, где останавливаются катера и небольшие яхты.
Почти зеркальная гладь воды издали, кажется, аквамаринового цвета, но вблизи переходит в прозрачно-лазурный. По утрам мы были совсем одни на пляже. Из-за пандемии многие страны закрыли свои границы, поэтому далеко не все туристы смогли въехать в Грецию. Это было удивительнейшее наслаждение свободой и иллюзорностью того, что весь мир принадлежит только нам.
По вечерам всё было иным. Море и пляж пестрели от зонтиков и ярких покрывал. Греческие семьи с детишками разных возрастов до позднего вечера плескались в воде. Малыши строили «куличики» у кромки воды, старшие ребята покоряли волны, кидали мячи... Это был настоящий пляжный рай, с золотистым песком, рокотом волн и милыми улыбками вокруг. Вдали просматривались берега Кассандры и Св. Афон.
А какое наслаждение − посидеть у моря под звёздным небом в греческом ресторане «Горгона»! Официанты ловко снуют между посетителями, держа в руках громадные подносы с множеством тарелок: набор острых закусок «мезе», картофельная запеканка из баклажан «мусакас», фаршированные перцы из духовки «гимиста», осьминог на гриле, мидии в кислом соусе, жареные кальмары, греческий салат с огромным куском феты или рукколой, обильно политой оливковым маслом...
Прошли три недели жизни в раю, в прекрасном климате у тёплого моря. Ничто не предвещало беды.
9 августа
Как всегда, утром сначала сходили к морю, потом переоделись, набрали с мужем побольше сумок и вместе с Верочкой поехали на базар в Никити. По пятницам это обязательное место встречи для всех жителей, всё равно, что утренний кофе для немцев. Здесь можно купить всё или почти всё: оливки и оливковое масло разных сортов, местное вино, травы и специи, мёд, сыры из овечьего, козьего и коровьего молока, творог, сметану и даже кефир − не описать словами! Для гурманов особенно хороши морепродукты: осьминоги, кальмары, мидии, свежая рыба утреннего улова. Фрукты и овощи не сравнить по вкусу с нашими.
Большая часть покупателей была в масках, несмотря на аномальную жару. Нам тоже пришлось надеть маски. Как всегда, мы выбирали почти чёрные баклажаны, медовые нектарины, початки молодой кукурузы, свежайшие овощи и фрукты на всю неделю.
Но вскоре я почувствовала, что силы покидают меня, ноги еле-еле двигаются, кружится голова. Мне не хватало воздуха. Мы поспешили к выходу, где договорились о встрече с Верочкой.
Приезд домой слегка приглушил моё плохое состояние. Но и в субботу, и в воскресенье, и в понедельник я так и не почувствовала выздоровления.
11 августа
Я с большим трудом встала с постели. Левая нога онемела и «опаздывала» при движении, в руках не было силы. Мой Сашенька, муж, все эти дни убеждал меня как можно скорее вернуться домой, в Берлин. Наши билеты на самолёт были на 24 августа. Оставалось ещё целых две недели до отъезда. Так не хотелось потерять ни одного дня этого уникального греческого рая!
И всё же я послушно набрала номер телефона сына и попросила Игорька взять билеты для нас на ближайший рейс. Телефон выпал из моих рук. Сын подумал, что у меня случился инсульт. Как он смог по моему голосу поставить правильный диагноз?
…В сумочку только и успели положить мой телефон, бутылку воды и мои документы. Вместе с Верочкой мы дошли до машины и помчались в медицинский пункт, в Агиос Николаус, в двух километрах от Никити.
Через пластиковое окошко охранник измерил мне температуру, прикатил инвалидную коляску. Миловидная женщина-врач сносно говорила по-немецки. Я всё понимала, здраво размышляла. Врач позвала медсестру и велела ей поставить мне капельницу. Уже лёжа на кушетке, я почувствовала полную прострацию, куда-то уплывало сознание. Прошло какое-то время, в комнату зашли врачи в белых халатах, вызванные из центральной больницы.
Женщина-врач громко закричала и тем самым вывела меня из забытья. Затем она стала вытирать мою руку. Меня снова посадили в инвалидное кресло, и только теперь я увидела, что на пол натекла кровь из моей вены. Неумеха-медсестра… Хорошо, что вовремя приехала скорая помощь. «Вас повезут в Полигирос – главный госпиталь в Халкидиках. У вас инсульт. Дома оставаться нельзя», − это были последние слова врача медпункта.
В приёмном покое в Полигиросе никак не хотели признавать мою заграничную страховку. Потом согласились сделать обследование за наличные деньги. Повезли по кабинетам: компьютерная томография головы, рентген лёгких, кровь из вены, анализ мочи. Кругом, на всех этапах обследования, Верочка переводила с греческого на русский. Муж ожидал в приёмном покое.
Заплатили 164 евро наличными за обследования, подождали совсем немного, и врач подтвердил диагноз – инсульт! Я прощалась с мужем в панике и беспокойстве за него. Как он останется, почти восьмидесятилетний, совсем один? Когда прилетит сын за папой? Эти мысли перекрыли мой собственный страх перед предстоящим. Пятьдесят лет совместной жизни совершенно не предполагали разлуку друг с другом. Сидя в инвалидной коляске, я повторяла: «Сашенька, держись, мой золотой! Всегда помни, как я тебя люблю!»
…Меня поместили в палату для тех, кто перенес инсульт. Узкая комната, четыре кровати, одна пустая, для меня. У стены шкаф с четырьмя дверцами, для вещей больных. Нет ни туалета, ни душевой. По обе стороны от меня лежали бабули в возрасте, абсолютно отрешённые от жизни, в бессознательном состоянии.
Мне сразу поставили катетер, измерили температуру (36,6), давление (164х100). В комнате было довольно жарко. Верхняя открытая створка окна не убирала запах немытых тел и старческой затхлости. На фоне моих соседок по палате я даже взбодрилась. Мне всего семьдесят. Только у меня стояла капельница, и я разумно воспринимала действительность.
К моим соседкам приходили посетители. Они сами переодевали своих близких, меняли им памперсы. Всё это было так непривычно, по сравнению с немецкой больницей.
Но к вечеру мне стало хуже. Поднялась температура (39,2). Врачи на греческом языке бурно обсуждали мою ситуацию. Несколько раз звонили куда-то. Потом надели на меня маску, и ушли, ничего не объяснив. Это было в восемь часов вечера. Прошёл час, другой, третий...
Ночью меня разбудили и с помощью тампона взяли мазок из слизистой оболочки носа. Это было сделано очень глубоко и довольно больно, до задней части носоглотки. Я успела понять, что у меня взяли тест на коронавирус! На часах – почти полночь.
Неожиданно в дверях показались две огромные фигуры в белых костюмах, похожих на скафандры. Меня переложили на другую кровать, в ноги поставили мой пакет с вещами. Сумочку, телефон и зарядное устройство я прижала к груди. Два молчаливых «космонавта» покатили меня по коридорам госпиталя. Неужели меня повезут в другую больницу или в другой город? Как же тогда мои родные доберутся до меня?
Мы попали в длинный бокс, где металлический голос через короткие промежутки времени повторял что-то одно и то же. Мигающий, лившийся откуда-то сверху свет имел зловещий оттенок. В реальность происходящего не хотелось верить. Ещё один длинный лифт, и снова металлический, леденящий душу голос и особый свет превращали меня в существо, которое не по своей воле попало в фантастический фильм ужасов.
В третьем лифте меня передали людям в голубых «скафандрах» и вновь повезли по длинному коридору.
12 августа
Я поняла, что меня перевезли в центр СOVID-19, находившийся в том же госпитале. Это была уже отдельная, довольно большая комната. Меня снова подключили к капельнице, мешок для сбора мочи свисал с кровати. Я была в полной недвижимости. Напрасно надеялась, что кто-то подойдет и объяснит случившееся. Мне молча показали красную кнопку, которая висела прямо над кроватью.
Глубокая тишина создавала иллюзию полного одиночества. Незаметно для себя я забылась коротким, тревожным сном.
Разбудил меня резкий электрический свет. Ко мне подошли две медсестры в защитных костюмах. К полной капельнице подключили новую, дополнительно ввели ещё одно лекарство. Измерили температуру и ушли, не сказав ни слова. Я вновь осталась одна.
Мне было очень холодно, меня колотила дрожь, зубы стучали. При мысли, что моя жизнь может закончиться здесь, меня охватил ужас. Я ещё столько не успела! Я просто не могу оставить мужа, детей, внуков, любимую работу, незаконченные дела, новые проекты... Вопреки всему происходящему, я настроилась на борьбу с болезнью, на выздоровление и возвращение домой.
В три часа ночи в комнату пришли двое в защитных костюмах. Впереди была гречанка, в костюме огромных размеров, но ловкая и быстрая в движениях. Я увидела её глаза, внимательные и добрые, жестами попросила ее закрыть окно. Она накрыла меня тонким вафельным покрывалом, лежавшим в ногах. Но это не помогло, меня продолжала бить дрожь. Она вышла и вскоре принесла мне герметически упакованное тёплое одеяло. Это был царский подарок! Я тут же назвала её для себя «греческой мамой».
Затем мной занялся молодой грек, её напарник, медбрат невысокого роста, с такими же внимательными и сострадательными глазами. Я назвала его «сыночком греческой мамы». Он подкатил прибор для сбора медицинской информации. Все измерения были на прежнем уровне, но каждое из них было показано мне, затем он спросил на английском: «Всё хорошо?» Я с чувством поблагодарила его на всех языках, которые знала. Это было первое человеческое отношение ко мне со стороны медперсонала. Тёплое одеяло и доброта людей согревали меня.
Утром на дежурство пришла новая смена. Они делали свое дело беспристрастно, не реагируя на мои просьбы. Меня поразило то, что в этом отделении совсем не было воды. Даже, чтобы запить таблетку от давления! Или больные центра СOVID-19 не нуждались в воде?! Как могла, я просила их принести или купить мне питьевую воду, предлагала деньги. К сожалению, я не понимала, что в «красную зону», где я лежала, привозят лишь всё герметически упакованное, а медсёстры не выходят из отделения до конца смены.
К моему удивлению, медсестры не среагировали и на просьбу заменить мою маску (что это значит – дефицит масок?), а главное − подключить провод зарядного устройства моего телефона к розетке на панели сверху, над моей кроватью. На мою настойчивую мольбу я получила такой категорический, резкий отказ, что стала прятать телефон от медперсонала. Это было настоящее испытание, прежняя зарядка убывала на глазах, а я не могла зарядить телефон!
Окончание следует
Лидия Паппадато, Берлин
Фото автора
Ваше мнение важно для нас. Какие рубрики вы хотели бы видеть в нашем журнале? Вы пишете воспоминания о ваших близких и родных людях? Повести, рассказы, очерки, стихи? Опубликуйте их в журнале «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ»! Обращайтесь с вопросами и предложениями прямо в мессенджер Фейсбука.
ЧИТАЙТЕ ЖУРНАЛ «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ»!
ПОДПИСКА ПО ТЕЛ.: (+49) 05251-6893359 в рабочие дни с 10 до 13 часов. E-Mail: This email address is being protected from spambots. You need JavaScript enabled to view it. Kurtour GmbH, Senefelderstr. 12 c, 33100 Paderborn.
Всего 49 евро за 12 номеров с доставкой по почте!
По вопросам размещения рекламы в журнале звоните по тел.: +49 (0) 5251-6893359 в рабочие дни с 10 до 13 часов. E-Mail: This email address is being protected from spambots. You need JavaScript enabled to view it. ВОЗМОЖНЫ СКИДКИ!
ОТЗВУКИ ПРОШЕДШИХ ЛЕТ
Рубрика журнала «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ» -Это было недавно
Все мы – «дети Октября», вспоминается мне расхожая фраза времен незапамятных. И это не просто конъюнктурная производная большевистской идеологии, но непреложная историческая реальность, продолжающая жить в нашем сознании. Октябрь, так или иначе, наложился на судьбы не только советских людей, но и на всех, родившихся много позже тех зловещих октябрьских дней. Получается, все мы грешны. Но по-разному, по-своему.
Шел 1983 год. А годом раньше я, молодой, амбициозный журналист, опубликовал в издательстве «Казахстан» свою первую книгу со скромным названием «Lose Blätter», фрагментарные и дерзкие наброски. Открывалась книга «сжатым, но впечатляющим», по мнению критики (В.Эккерт, В.Гердт, Г.Бельгер), эссе, в котором, на основе анализа российской немецкой письменности, начиная со второй половины XVIII века, впервые в послевоенной истории было показано важное место нашего народа в истории России и СССР.
Содержание этой работы не ограничивалось лишь познавательным аспектом. Для меня было важно, прежде всего, побудить советских немцев осознать себя во времени и пространстве. Более того, гордиться благими деяниями своего народа, репрессированного варварской властью, изгнанного ею из исконных мест проживания и, хотя и освобожденного постфактум от ярлыков «врага народа» и «коллаборациониста», но так и не восстановленного в гражданских и политических правах.
Книгу завершала новелла, повествовавшая об участии российских немцев в войне против гитлеровской агрессии и в так называемой трудармии. Тема в то время подцензурная. В качестве рецензентов я привлек симпатизировавших мне работника ЦК Компартии Казахстана В.Аумана и известного писателя, председателя Совета по немецкой литературе при СП Казахстана Г.Бельгера. В том же году новелла была в несколько сокращенном виде опубликована на казахском языке, а в 1983-м поставлена режиссером Э.Шмидтом, с П.Варкентином в главной роли, на сцене Немецкого драмтеатра в Темиртау.
Именно эта публикация стала отправным моментом случая, о котором хочу рассказать читателям. Поздней осенью 1983 г. у меня в редакции в Алма-Ате объявился Христиан Дриллер, известный в Казахстане хозяйственник, руководитель треста «Казнефтедорстрой», и предложил мне прочитать несколько лекций по истории и литературе советских немцев в подразделениях его предприятия «на северах». Его вахтовики обустраивали подъездные бетонные дороги на севере Томской области, и среди них было немало российских немцев.
На северах
В одном из моих журналистских блокнотов имеется запись: пятого ноября 1983 г. – вылет в г. Стрежевой, лекции на северах. И вот я в Стрежевом, городке нефтяников, в крайнем северном околотке Томской области. День выдался дождливым. Плотные стальные тучи висли прямо над головой. Темнело.
От Колтогорска, вблизи Стрежевого, мы переправились на буксире через Обь до пристани Медведево. Далее вела бетонная дорога, то и дело переходившая в раздрызганную грунтовку. В вахтовый поселок под названием Казахстан, сгруппировавшийся парой десятков деревянных двухэтажных домов на северо-западной окраине села Александровского, мы прибыли уже за полночь. Устроились в гостинице.
Шестого ноября было, помню, воскресенье. У входа в здание клуба управления треста «Казнефтедорстрой» разминалась ватага вахтовиков разнобойного возраста. Христиан Дриллер и сопровождавший нас Сергей Жвачкин, замначальника газодобывающего управления «Васюганнефть», квартировавшего в Стрежевом, поприветствовали рабочих. Меня представили как немецкого историка и писателя из Алма-Аты. Стихийно взорвались аплодисменты. Валентин Дик, прораб одной из бригад из Каскелена Алма-Атинской области, провел нас сквозь расступившуюся толпу в помещение. Вахтовики расположились в зале.
Управляющий трестом поздравил присутствующих с праздником Октября. Сергей Жвачкин отметил ударный труд вахтовиков: водителей, бульдозеристов, экскаваторщиков, лесорубов, строителей… Кстати, ныне Сергей Жвачкин − губернатор Томской области. Через годы и расстояния шлю ему искренние пожелания благополучия и успехов в этом труде.
Свою лекцию я построил в форме непринужденной беседы. Затронул тему депортации, мытарства спецпереселенцев, в частности в томских северных широтах. В завершение раздарил вахтовикам с десяток экземпляров моей упомянутой выше книги с автографом. Скажу откровенно, аудитория оказалась неплохо подготовленной, и я остался доволен этим, как и последующими творческими вечерами на этой суровой земле.
В поисках неизведанных горизонтов
Журналист, натура романтическая, постоянно ищет сюжетные приключения. Согласившись с предложением Х.Дриллера, я не сомневался, что командировка к вахтовикам обогатит меня не только творческими, но и духовными открытиями. Так и случилось.
Стрежевой вырос на месте юртового селения, которое со временем распалось, но в конце 1920-х – начале 1930-х годов туда из Омской области выселили «кулаков» и «подкулачников». Медведево тоже основали переселенцы, охотники и рыболовы.
Село Александровское известно с 1594 г. под названием Нижне-Лумпокольское, с 1625 г. относилось к Сургутскому уезду Сибирского царства. После Гражданской войны в Сибири было передано Нарымскому уезду Томской губернии. Испокон веков гиблые ссыльные места. Но если в царское время туда попадали лишь участники стрелецких бунтов, разинцы, пугачевцы, декабристы, революционеры-боевики типа Джугашвили-Сталина, то советская власть взялась за освоение этих залежных земель с таким стахановским размахом, что его эхо до сих пор отдается трагическим, поминальным колокольным звоном в памяти потомков. Туда пошли этапы из офицерства царской армии, белого движения, «кулаков» и прочих «саботажников». Массовым было выселение туда в начале 1942 г. немцев Поволжья. Возвращаться «домой» после частичной реабилитации им было заказано, а потом – и некуда.
С октября 1917 г. до середины 1950-х годов в Сибирь были сосланы три с половиной миллиона человек, из них в Томскую область − восемьсот тысяч. В музее Стрежевого представлены материалы о трагической судьбе целых народов. Названы имена некоторых советских немцев, выживших в ту страшную годину и внесших вклад в развитие Стрежевого и Александровского района. Среди них − Александр и Лидия Штумпф, Александр Шитц, Ирма Пфейфер (в замужестве Шитц), Лидия Киселева (в девичестве Матайс), осевшие в Медведево, Амалия Шмидт в селе Новоникольское, семьи Боргеров, Мергеров в Стрежевом и др.
Октябрь и Сибирь в судьбе народа
Как ни парадоксально, именно преступный Октябрь стал первопричиной массового изгнания советских немцев из ареала их исконного проживания, как и того факта, что многие неординарные личности из нашего народа связали свои судьбы с этим суровым краем. Назову хотя бы некоторых из них.
Георг Дингес (1891–1932) − один из основателей отечественной немецкой диалектологии, профессор Саратовского университета, основатель Центрального музея АССР немцев Поволжья, проректор Немецкого пединститута в Энгельсе. В январе 1930 г. арестован органами ГПУ, обвинен в «антисоветской агитации», выслан в Колпашево Томской области, где умер от сыпного тифа.
Андрей (Хайнрих) Дульзон (1900-1973) − этнограф, последователь Г.Дингеса. Высланный как «враг народа» из Поволжья, он работал на шахте. Позже преподавал в Томском пединституте, посвятил себя изучению языков коренных народов Сибири, в том числе селькупского наречия. За монографию «Кетский язык» был в 1971 г. удостоен Государственной премии СССР.
Гуго Едиг (1920-1991) − ученик А.Дульзона, отбывал трудармейскую повинность в Томской области. Позже был деканом Томского и завкафедрой Омского пединститутов, доктор филологии, профессор, ведущий специалист в немецкой диалектологии. Я имел честь слушать его курсы готского языка, а также диалектов, теоретической и сравнительной грамматики германских языков.
Бодо Иоганзен (1911-1996) родился в Томске, профессор, доктор биологических наук, ректор Томского пединститута, занимался выявлением рыбопромысловых водоемов Нарымского округа. Во время одной из моих встреч с ученым, я поинтересовался, как он смог обойти репрессии. Оказалось, что в поле зрения органов он все-таки попадал, но, по его словам, был занят очень важной народнохозяйственной задачей, увеличением ловли рыбы в Обском бассейне. В те голодные времена это было веским аргументом в его пользу.
С прошлым – лицом к лицу
К Александровскому тесно подступал таежный лес. На краю посёлка я остановился у срубной избы, перед которой сидел мужчина преклонных лет в выцветшей, латаной-перелатанной стеганой куртешке с вылезшим лисьим воротником, стеганых штанах и унтах-пимах. Занятый какими-то своими думами, он курил самокрутку. Я поздоровался, достал трубку, тоже закурил.
Старик кивнул, с любопытством рассматривая чужеземца. И, словно вдруг вернувшись в реальность, учтиво предложил: «Присаживайся, гой еси, добрый молодец! Люльку смалишь? Душной у тя табак… А я вот самосадом балуюсь». Я согласно кивнул, немного удивившись его праславянской форме приветствия. Он оказался старожилом, по фамилии Куркуль, 1913 г.р., ссыльнопоселенец из Омской губернии. В 1930-м его арестовали, сослали как кулака, да так и «прописали» этим именем – Игнатий Куркуль.
«А ты из немцев, значит… Я с вашим кланом с раннего детства знался, а потом на ссыльных северах опять судьба свела, − сказал он. − Пришлось с немцем как-то в Колпашевском централе после первого побега и повторного ареста в одной камере чалиться. Профессором был − из Саратова. Припоминаю, Диккенс его величали. Бацильный, он все боле сидел в уголочке и кропал что-то в школярной тетрадке. Недолго он с нами кантовался. Тифом заболел. Помер». А не был ли тот Диккенс, тревожит меня мысль, Георгом Дингесом, отбывавшим ссылку в Колпашеве?
«А про людоедов остров слыхал, иль остров смерти? – продолжал старик. − Там в мае 1933-го боле четырех тыщ наших голодной смертью полегло… Ну да, печать-то ваша об энтом не сообщала…» Он вздохнул, задумался. Я пожал плечами, вдруг почувствовав неловкость, какую-то вину. «Если есть желание, можем завтра с утра на остров отправиться, − предложил Игнатий. − По пути поведаю тебе подробности. Может, пригодится, когда-нибудь напишешь…»
Остров смерти
Утром, едва солнце встало из-за горизонта, мы c Игнатием Куркулем и его дальним родственником − Иваном Слюсаревым из села Медведево − загрузили моторную лодку необходимой экипировкой и тронулись в путь. Напомню читателям, что это было в ноябре 1983 г. У штурвала СССР стоял Юрий Андропов, воспитанник всемогущего КГБ. Некоторые его новшества по «наведению порядка в стране» народ приветствовал. Но цензура продолжала неистовствовать. Так что мое стремление заглянуть за фасад ударной стройки «на северах» было небезопасным.
В середине мая 1933 г. Игнатия Куркуля в составе «вражеского элемента» передали из Колпашевского централа на проходивший мимо трехбаржевый состав – караван со спецпоселенцами, в массе своей укомплектованный из пойманных на улице, на базаре, а также вырвавшихся из лап голодомора «беспаспортников». Их было 5.917 человек. Через несколько дней туда же проследовал второй состав с более чем четырьмя тысячами узников на борту. Всех их высадили на остров Назинский, напротив селения Назино. Остров на Оби, буйно заросший лесом и кустарником, был необитаем.
Измученные дальним голодным странствием, без пищи и каких-либо инструментов, чтобы соорудить себе жилье, люди были обречены. Начались голод, болезни. Встречались случаи каннибализма. Уже на второй день пребывания на острове захоронили первые три сотни умерших. Остров выл, вспоминали старожилы.
Лишь на четвертый день привезли им несколько мешков ржаной муки. Ослабевшие люди здесь же, на берегу, не имея никакой посуды − женщины в платках, а мужчины в шапках − разводили ее речной водой и жадно глотали. Те, что были покрепче, готовили себе на костровых углях нечто наподобие лепешек… Разразились эпидемии дизентерии, сыпного тифа. Игнатий Куркуль выжил.
Некоторые пытались переплыть с острова на берег, но там их отстреливали или сдавали сотрудникам ГПУ под расстрел. За каждого «обезвреженного врага народа» власти выдавали местным жителям мешок муки.
…После почти трехчасового пути мы причалили к песчаному, пологому берегу. Прошли вглубь леса. «Мужики, − крикнул Иван, - сюда!» Я подошел и остолбенел: Иван застыл у человеческого скелета. Костлявая рука, казалось, взывала к небу. У изголовья, что было возможным признаком того, что здесь похоронен немец, − подумалось мне, − стоял трухлявый крест.
Мы вырезали из тальника новый крест охотничьим ножом Ивана, им же накопали земли и присыпали просевшую могилу, покрыли ее дерном. Игнатий выстрелил из своего ружья три раза в воздух. Загалдели вороны над головой. И грусть нас черная собой сокрыла…
Прощальный ужин у чалдонов
Домой, в Медведево, вернулись с закатом солнца. Иван пригласил нас к себе на трапезу. Жена его, сноровистая чалдонка, угостила нас строганиной из копченой медвежатины, соленой нельмой-белорыбицей и вяленой бескостной пелядью. Иван же то и дело наливал из жбана свою брусничную. Мы пили за нашу случайную встречу, поминали безвинно замученных родных, простых советских людей, павших жертвой красного террора. Вечная им память.
Константин Эрлих, Гамбург
На фото - автор
Ваше мнение важно для нас. Какие рубрики вы хотели бы видеть в нашем журнале? Вы пишете воспоминания о ваших близких и родных людях? Повести, рассказы, очерки, стихи? Опубликуйте их в журнале «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ»! Обращайтесь с вопросами и предложениями прямо в мессенджер Фейсбука.
ЧИТАЙТЕ ЖУРНАЛ «НОВЫЕ ЗЕМЛЯКИ»!
ПОДПИСКА ПО ТЕЛ.: (+49) 05251-6893359 в рабочие дни с 10 до 13 часов. E-Mail:
Всего 49 евро за 12 номеров с доставкой по почте!
По вопросам размещения рекламы в журнале звоните по тел.: +49 (0) 5251-6893359 в рабочие дни с 10 до 13 часов. E-Mail:
